Когда пригодятся советы отца? Когда уже будет поздно
This content can also be viewed on the site it originates from.
Вот что говорил мне мой отец: «Не думай, что ты круче всех», «Во всем надо знать меру», «Дурак потратит, умный сбережет».
Старик умер почти четверть века назад, но его слова до сих пор вытатуированы на моем сердце. Я не смогу забыть их, как бы ни старался. Эти перлы доморощенной мудрости, призванные хранить меня на тернистых путях жизни, неустанно вколачивали мне в голову, пока они не полезли из ушей, утратив всякий смысл. И все же они никуда от меня не делись, спустя полжизни после того, как мы его похоронили.
Это потому, что я никогда не слушал его поучений.
«Во всем надо знать меру», – бубнил он, когда я вползал в дом после трех бессонных суток, проведенных в компании какой-нибудь гастролирующей группы, и амфетамины в моей печени перебраживали в мескалин (это когда ты видишь разные штуки – невозможные штуки, которые кажутся настоящими).
«Дурак потратит, умный сбережет», – гундел он, когда я сжимал в кулаке пачку счетов, кредиторы барабанили в мою дверь, а я не представлял себе, как выкарабкаться из очередной финансовой черной дыры (он давал мне денег – вот как я выкарабкивался).
Но его самым любимым, пробиравшим до костей, было: «Не думай, что ты круче всех». Папа говорил мне это все время, пока мы жили в Эссексе. Любой пацан, живущий в Эссексе, иногда дерется – интерес к насилию там заменяет, к примеру, увлечение крикетом или коллекционирование вин. Но я всегда ввязывался в драки чуть-чуть чаще, чем это было необходимо. Это потому, что я никогда не был уверен, насколько я крут.
Мой отец – настоящий здоровяк, чей торс был исполосован шрамами в память о фашистской гранате, – предостерегал меня против легкомысленного отношения к насилию.
«Не думай, что ты круче всех», – нудил он, когда я, сияющий, возвращался домой, стирая с костяшек пальцев кровь и сопли какого-нибудь болвана.
Я только усмехался – что старик может в этом понимать? Допустим, он видел много смертей и сам убил немало врагов. Но что он понимает в насилии? Я его не слушал. У меня была выигрышная полоса. Но рано или поздно всем выпадает ноль. Однажды субботним вечером, когда мне только что исполнилось 17, меня отделали по-настоящему. Побили так, чтобы навсегда изменить мое мнение на этот счет. Было очень больно – у парня было что-то вроде кастета, – но унижение ранило куда сильнее. Входя в дом, я давился слезами. Отец просто смотрел на меня, пока мама бегала за йодом, полотенцами и пакетиками мороженых овощей (помогает от кровоподтеков).
«Никогда не думай, что ты круче всех», – напомнил он мне и опять опустил глаза в книгу.
Но я все равно не слушал.
Родительские советы влетали мне в одно ухо и вылетали из другого. Нет, даже еще хуже. Родительское брюзжание побуждало меня поступать наоборот. Он пытался снабдить меня картой жизненных дорог – и я сверялся с картой, чтобы выбрать нехоженый путь.
Когда Игги Поп предлагает вам оторваться на всю катушку, а отец призывает к чувству меры – кого вы послушаете, если вам всего двадцать два года?
Отец советовал знать меру. Умеренность во всем – вот на чем он настаивал. Сдержать свой гедонизм, мачизм, расточительство. Он был как магистр Йода, лезущий со своей незваной мудростью. Меня же, как какого-нибудь упрямого Люка Скайуокера, все это не интересовало. Я жаждал Темной стороны. Я хотел выпить стопочку с Дартом Вейдером, привязать Чубакку к фонарному столбу и оттянуться с принцессой Леей. Может, даже жениться на ней. И посмотреть, что получится.
Отцы дают советы не потому, что хотят прижать нас к ногтю или разозлить. Они показывают дорогу, когда видят, что мы мчимся к обрыву, придерживая одной рукой руль, а другую запустив за пазуху девчонке. Но нам не нужны их советы. Отцы рекомендуют свежий утренний воздух. Но нам хочется повыть на луну. Жестокая ирония в том, что мы и сами хотели бы прожить жизнь мудро – просто мы не хотим получать эту мудрость от тех, кто дал нам жизнь. От кого угодно, но не от них.
С моей книжной полки на меня пялится корешок книги под названием «Что бы сделал Кит Ричардс?». Он напоминает мне, что я и по сей день нуждаюсь в руководстве мудрых и опытных людей. Притом что Кит Ричардс, скорее всего, совсем не тот голос разума и здравомыслия, который я ищу. Если уж я прицениваюсь к советам старших – а мне кажется, я всегда втайне от себя этим занимался, – то советы моего старика представляют куда более разумный выбор, чем Кит Ричардс (страница 15: «Я не сожалею о героине, потому что многому от него научился»). Но так никогда не бывает.
Он просто говорил мне: полегче, парень. Не напрягайся. Ни по какому поводу. Полегче с наркотой, девками, бухлом, баблом и понтами. А то будет больно.
Я кое-чему научился от отца, но эти уроки были невербальными, не на словах, их нельзя было написать кремом на торте. Я впитал его пример, который не передать поговорками и банальными афоризмами. Я видел, что он ведет себя как настоящий мужчина – и я хотел научиться этому достоинству. Я видел, что его главная цель – обеспечить и защитить семью, и я хотел вырасти мужчиной той же породы. То, каким он был, мне нравилось. Но то, чему он учил – вся эта нудятина про чувство меры и бережливость, которой он пытался удержать меня в колее, когда моя одежда была изорвана, под глазом был синяк, брак разваливался, на банковском счету было пусто, – вот от этого меня выворачивало наизнанку. Сейчас-то я вижу, что он не требовал от меня ничего особенного, и я легко мог бы выполнить его наставления.